Расскажи мне...

Расскажи мне... - О чём? - О звезде, что сияет вдали,
О широких дорогах и тропах, тернистей и уже,
О цветах изо льда, тех, что ярче, когда злее стужи,
И о бездне, которую помнят твои корабли.

Расскажи мне! - О чём? - О путях, что уводят туда,
Где по-прежнему ждут, и, возможно, что всё ещё верят,
Где под ковриком ключ сохранился от запертой двери,
И какие сегодня туда отплывают суда.

Расскажи мне... Хотя, нет, молчи - я додумаю сам
Про поля, что совсем не пурпурны, но ярко-зелёны,
Как под северным ветром волнуются буки и клёны...
И как время выходит... навстречу твоим кораблям...

#троподианский_аквариум

---

Чем ярче звёзды, тем темнее ночь,
В воде блестят цыганские мониста... -
Я выхожу встречать Луну на пристань:
Она сегодня свидеться не прочь.

Чем ярче звёзды, тем всё холодней,
Чем легче шаг - пронзительнее ветер...
Я не грущу о пролетевшем лете,
Но вспоминаю безмятежность дней.

Чем ярче звёзды, тем всё октябрей,
Желанней тёплый плед и чай покрепче...
И тем всё недозволеннее речи
И робкое "скорее отогрей"...

---

Мадригал шарфику, подаренному Прекрасной Дамой

Когда, шурша листвой опавшей,
Иду с работы я, уставший,
Сварливый, старый, сонный дварф,
Мне греет сердце мягкий шарф,
Подаренный красоткой нежной...
И сразу: ветер - безмятежный,
А небосвод не сер, а беж,
И день - не холоден, а свеж,
И мир и радостен, и сладок...
И я, на шоколады падок,
Нежданно вспомню голос-мёд...
И тут же, словно нежной ручкой,
Меня твой шарфик обоймёт!

---

Времена для историй особенно хороши,
Где сентябрьские сумраки топчутся под окном,
И вопрос зависает и более не спешит,
Дожидаясь ответа, - зачем он ему - потом?

Времена для историй особенны и легки,
Но застенчивым музам работу найдут всегда,
Даже если плутая излучинами реки,
Торопливо сбегает изменчивая вода,

Унося блики солнца и лёгкие тени снов,
Размывая мосты, берегам не оставив след
Вдохновенья. Не страшно - ведь нам ещё хватит слов,
Чтобы Время историй не стало эпохой бед.

Это всё - времена долгих сумерек и чаёв,
Тех, что крепче и слаще, и луны чтоб всех мастей,
Что положены. Налиты до краёв
Времена для историй и чашки для их гостей.

---

Конец мая

Так уходит весна... С облетающими соцветиями черёмух, с ароматом цветущих вишен, уносимым прочь пронизывающим северо-восточным ветром, с холодом по утрам и припекающим солнцем в полдень.
Так уходит весна. С наконец-то зазеленевшими дубами вдоль россыпей незабудок и фиалок, расцвеченных солнечными одуванчиками и украшенными стихийно посаженными соседкой садовыми тюльпанами.
Так уходит весна. Разбросав косметику на тумбочке в прихожей, заторопившись на свидание и, непременно, неминуемо, опаздывая к памятнику, но вовремя успевая к фонтану.
Так уходит весна. Шлёпая после проливного дождя по лужам, полным лепестков и пыли после проливного дождя, и смеясь, смеясь и смеясь первыми в этом году радугами.
Так уходит весна, оставляя началу лета готовую вот-вот распуститься сирень, бело-розовые бутоны яблонь и невыносимую лёгкость бытия, сдобренную изрядной порцией недосыпа, потому что у вдохновения тоже - конец весны и самое время рождаться тем, кто слушает ветер, путает следы и читает между строк...

---

К Инь

Знаешь, когда я думаю о тебе,
Утро приходит раньше, светлее ночь,
Синие звёзды смотрят с своих небес,
Чтоб не остался тот, кто уйти не прочь.

Знаешь, когда я думаю о тебе,
Чёрные дыры уже не тревожат путь,
Мир может ждать хоть вечность, и даже две!
Ну, и война дождётся когда-нибудь.

Знаешь, когда я думаю о тебе,
Жизнь обретает краски и голоса,
И я уже не боюсь посмотреть Судьбе
В наглые фиолетовые глаза.

Пусть хоть играют ангелы на трубе
Сбор, по машинам, в атаку - каков приказ...
Знаешь, когда я думаю о тебе,
То обретаю мир и, немного, нас...

---

Там, в низовьях, где дельта - протоки и рукава
Так узки, что успей сделать шаг - ты уже не здесь,
Только слышится: дальше травы-муравы - не лезь!
И к воде не склоняйся из лодки... И голова
Твоя буйная, может быть не пропадёт. Дыши
Не слышнее порхающей бабочки. Правь ровней.
Будут петь о дороге - не слушай: врут камыши.
И не рви белых лилий бутоны, молчи - о ней,
Той, что так же прекрасна, чьи руки нежней шелков,
Той, к которой и через болота не страшен путь...
Обо всём остальном - не подумай, прости, забудь,
Отпусти по течению тенью от облаков.
Здесь, в низинах, легко остаются и князь, и тать,
Осыпаются звёзды, ныряя в густой туман
Предрассветных видений, блестит от росы капкан...
И лишь девы речные настойчиво будут ждать...

---

Ама

Ты прекрасна как жемчуг, но нам ли с тобой не знать,
Что жемчужины сердце – всего лишь песчинка, камень,
Ожидание счастья журавликом-оригами
Прочь уносится ветром, чтоб чуда не обещать...

Ты прекрасна как жемчуг, но камень влечёт ко дну
Тех, к кому он привязан, и тех, кто его желает.
Океанское ложе песок словно пух выстилает,
Перламутровой пудрой в ночи посыпая Луну.

Ты прекрасна как жемчуг, ты знаешь его секрет,
Ты почти королева подводных морских сокровищ,
Кто поймает тебя, покуда ты жемчуг ловишь,

Вероятно становится счастлив... Но, может, нет?
Он не знает про сердце жемчужин, песок и камень,
И душа улетает журавликом-оригами.

---

Каждый день я упрямо не вижу тебя во сне,
Твоё имя никак не срывается с бледных губ.
Но купить чтоб покой не хватает в моей казне
Серебра ли, да злата ли, оттепелей к весне...
Иль я скуп?

Каждый день я не слышу беспечных твоих шагов
В коридорах, подвалах и залах моих крепостей.
И теперь я не знаю – среди ли моих врагов
Мне твой облик мерещится? Или среди Богов? –
Нет вестей.

Каждый день я не помню черты твоего лица,
Ты ко мне не приходишь при Солнце, и лунный свет
Бродит в тщетных попытках найти в глубине дворца
Может, душу, а, может, – начало её конца.
Может – нет...

---

Это счастье, что Кили, Фили, Бофур и Глойн не погибли в городе. А ведь мы их уже почти хоронили. Даже погребальные песни начали петь. Да что там говорить - это просто чудо, что они выжили в драконьем огне и не утонули в ледяной воде Долгого озёра! И ещё одно чудо - Кили почти оправился от раны. Вот уж удача какая, он должен был только за последние дни умереть дважды. От отравленной стрелы и гангрены и в гибнущем городе. Дважды! Что будет в следующий раз? И когда он случится? Да, я боюсь, безумно боюсь. В том числе и из-за клятвы, данной Торину в доме Беорна. Я же обязан в первую очередь защищать узбада. И дело даже не в том, как смотреть в глаза остальным, если я полезу сначала спасать не Торина, а Кили, а... Балрог раздери! Я не знаю, чего я боюсь больше! Того, что погибнет кто-то из них, и я буду вынужден смириться с потерей того, кто мне дороже всего на свете, того, что я отправлюсь к Махалу раньше времени и не смогу защитить или спасти кого-то из них? Или выжить в бою и потерять всех, кто дорог? Ибо будущее тёмно и туманно, а впереди - война...
Торин зол. Настолько, что готов срывать злость и на племянниках, даже на Кили. Он считает, что рана была не опасна, что это лишь пустые отговорки... Точнее, что-то внутри него заставляет так считать и не видеть многих очевидных вещей. Никакие слова или увещевания, ни мои, ни Балина(умел бы я ещё увещевать!), не действуют. И отношения... Он как будто стал чужим, совсем чужим. Сталь в голосе, холод в глазах. Не решительный и твёрдый, но жестокий, равнодушный и неприступный, далекий, словно звёзды на небе долгой морозной ночью. Словно он сам давно не здесь, а мы - лишь досадная помеха на пути. С трудом удалось уговорить его разделить отряд на две части: одни остались с ним в сокровищнице искать Аркенстон, впрочем, и тех он вскоре выгнал, заявив, что кто-то из них его украл, раз ему не удалось найти камень сразу, другая половина должна была укрепить ворота и подыскать на всех оружие и доспехи, что подошли бы лучше, чем полученные в Озерном городе. Тоже не слишком преуспели. Валунов, конечно натаскали, ворота забаррикадировали, но сил на это ушло не меряно.
Кажется, что узбад помутился рассудком. Стал совсем нервным и раздражительным, и, что самое удручающее - перестал доверять кому бы то ни было. Даже мне. Такое ощущение, что он думает, что это я взял этот проклятущий камень! Страшно мне, и не то ли это самое, чего так боялся Торин ещё до похода? И не должен ли я теперь защищать принцев не только от внешней опасности вроде орков, но и теперь от него самого, от Торина? И кого от кого я должен защищать на самом деле?
Уже три дня прошло со смерти дракона, а мы до сих пор не были нигде кроме тронного зала, главных ворот, сокровищницы и пары ближайших оружейных. В первые сутки, когда встретились со Смаугом, мы обследовали (хотя, скорее, обежали) куда как больше помещений, чем за все последующие дни. Ну, нашли подходящие доспехи, я себе приличные топоры подобрал, мечи для Торина, принцев. Остальные вооружились. Кстати, в доспехах приходится ходить почти всё время: нет-нет, да от куда-нибудь камнем сверху прилетит, ловушка в коридоре сработает со стрелой или ещё напасть какая приключится. Только тяжелы они, ой, как тяжелы, словно каменные. И, такое чувство, что с каждым шагом всё тяжелее. Один хоббит как живчик бегает. Только опять куда-то запропастился, как на зло. Странно, конечно, но Торин, по-моему, доверяет сейчас только ему. Что их связывает? Или это одна из сторон болезни?
Всё равно не понимаю, зачем недорослику надо было дарить кольчугу, стоимость которой превышает стоимость мешка алмазов. Нам, конечно, она никому не подойдёт, но ведь у принцев в конце концов будут дети! Во всяком случае я сделаю всё, чтобы у них была эта возможность! Слышите!!!
- Слышу, слышу, - до боли знакомый голос усмехается откуда-то сверху как только под сводами замолкает многократное эхо. - И незачем так орать! Или вслед за моим пока ещё живым братцем умом повредился?
Так и есть, Фрерин, развалясь, сидит в нише при выходе одной из верхних вентиляционных шахт. Не думая, подхватываю камень с пола и запускаю его в призрака. Может, и нехорошо, но мог бы и не злить. И вообще, чего является? Не тогда, когда Торин после Азанулбизара в нём нуждался, а потом, перед каждым серьёзным боем, перед сложным выбором... Тем более - сейчас? Никто ведь не звал - сам приходит...
Камень пролетает насквозь (кто бы сомневался? Просто думать надо, а потом уже делать, а не наоборот), Фрерин ехидно замечает:
- Думать сначала так и не научился?
- Зачем пришёл? Я своих решений не меняю.
- Да я по другому поводу, не бузи. Ты не меняешь - так тут не ты один. И не надо камнями кидаться - отвлекаешь!
- Торин и его состояние - твоих рук дело? - спрашиваю я, опуская медленно руку с булыжником, но не спешу его выбросить.
- Неееет, - Фрерин морщится, - я тут ни при чём! Это драконья болезнь, тут уж ничего не поделаешь. У нашего деда такая была, слышал небось?
- Слышал, - ну, огрызаюсь, да, но уж любезничать с ним я не обязан. - Тогда зачем пришёл?
- Не поверишь - из добрых побуждений. Предупредить, так сказать.
- О чём? Что собираются полчища орков? Что люди идут на нас войной? Что эльфы тоже горят желанием наложить руки на наши сокровища?
- Ещё не ваши! - он оборвал меня резко, даже грубо. - Это ещё не ваши сокровища! И Гора ещё не ваша! Или ты думаешь, что доспехи сами по себе тяжелеют на ваших плечах, сковывая движения? Или что камни сами собой выскакивают из стен и пытаются ударить в незащищённые места, а то и насмерть зашибить норовят? Или валуны, которыми вы заваливаете ворота для обороны, случайно поворачиваются неудобным краем, чтобы их было тяжелее двигать? Даже не надейся! Эта гора не принадлежит вам! И Эребор ещё не ваш! Вы же не нашли Аркенстон? Так вот, и не найдёте! Пока камень был в горе, вам удавалось значительно больше, а теперь его здесь нет. Так что надеяться вам не на что. Пока не будет Аркенстона, другие кланы не придут под власть Торина. И пока не будет Аркенстона Одинокая вам тоже не покорится.
- Бильбо? Или Таркун?
- Не моё дело. Только имей в виду: выходить на бой в местных доспехах не стоит, во всяком случае пока Аркенстон не будет в руках гнома.
- Тебе что с того?
- Ну, я вообще-то здесь родился. И, хотя и умер, предпочёл бы, чтоб Эребор был возвращён гномам.6

---

Я хотел бы быть медленным, словно твоя река,
Убаюкивать утро под шелесты камышей,
И, прищурясь, смотреть, как бегут мимо них века,
Будто кто-то их свыше только что гнал взашей.

Я хотел бы, чтоб небо наполнили облака,
И меж них плыли сотни драккаров и бригантин,
Чтобы пристань за пристанью медленная река
Воздвигала дворцы, маяки, цитадели, как лабиринт.

Я хотел бы, чтоб мягкими хлопьями падал снег,
Было тихо, без ветра, оранжевы фонари...
Лишь бы льдом не сковало моих заповедных рек,
И купались в воде разноцветные сны зари.

---

Сонет

Ибо всё, что бы я ни писал - о тебе, тебе!
Серебристым шитьем по краям королевских мантий.
И, заметь, не прося от богов никаких гарантий,
Покоряясь и... всё же не покоряясь судьбе.

Ибо всё, что бы я ни писал - я Тебе пишу,
Рассыпая слова и нанизывая в страницы
Миллионы миров, и созвездия, и границы,
И все подвиги, что я ради тебя совершу!

Ибо всё, что бы я не писал - о Тебе одной,
Всё молчит о тебе на десятках чужих наречий,
Бредит россыпью пороха, горстью слепой картечи,

Светлой музыкой, сотканной утренней тишиной,
Золотою кольчугою, выплетенной из речи,
Сохранившей молчаньем Тебя навсегда со мной...

---

Города забывают своих, отгораживаясь дорогой,
А дороги уже не ведут ни к морям, ни к суше.
Преуспели тела воскрешать, и стало их слишком много,
Так, что впору учиться реанимировать души.

По утрам – бесконечные пересменки на вахтах эпохи
Никому не нужных, не важных, не известных чинов и званий...
Только мы ещё живы – отцветающие чертополохи
Лабиринтов никогда не пройденных расстояний.

---

37 глава? Двалин у Трандуила. Черновой вариант.

Я уже довольно давно не слишком молод и, потому, видел многое и многих. Эльфов, людей, орков, прочих тварей, и никто не сможет сказать, что я не в силах отличить красавца от урода, к какой бы расе он не принадлежал. Да, Торин потрясающе красив не только по меркам казад, но и на человеческий взгляд, да эльфийские девы милы и прелестны, хотя, по-моему, их мужчины напрочь заморожены и бесцветны, да, среди людей встречаются весьма и весьма приятные взору особи, даже у орков, если они не переусердствуют в детстве и юности со всякого рода жуткими украшательствами, вставными клыками и прочими издевательствами над здравым смыслом, встречаются вполне себе ничего, по крайней мере имеют не слишком кошмарный вид, а дети имеют вполне человеческий вид. Так вот, лесной король был прекрасен. Во всех отношениях. И совершенен. Словно алмазные пики гор в неприступном лунном сиянии. Впрочем, такой же ледяной и надменный.
И, надо же, я чуть было не брякнулся перед ним на колени! Да не дождётся!
- Ну-ну, такой же упрямый и невоспитанный как все гномы! - Трандуил насмехался. - И почему я не удивлён? Наверное потому, что хорошо знаком с вашим племенем и не ждал другого? Или потому, что ты ближайший друг вашего хммммм...короля Торина Оукеншильда? И странно было бы от тебя ожидать уважения к кому бы то ни было ещё? Скорее всего, я прав, а я конечно прав, я всегда прав! Но я не сержусь... - Голос стал мягче и вкрадчивее. - Я понимаю... Ты никогда не встанешь ни перед кем на колени, по крайней мере по своей воле, кроме, разве что, Торина...
- Я и перед Торином не встану! - ещё чего! Да, может, я зря огрызнулся, но пусть себе не думает, что у нас подобострастие в почёте...
- Ну, я же сказал - невоспитан и неотёсан, но тем ценнее твоё мнение...
Куда, балрог его раздери, он клонит?! Что он угадал моё восхищение его красотой? Так пусть не обольщается - и покрасивше были, и их это не спасло! (Ну, ладно, красивше не было, но это ничего не меняет!)
Странно, он не злится. Потешается? Да, наверно, даже скорее всего, но как-то осторожно, как по болоту идёт, тактично так, чтобы не перегнуть, прямо как Балин на торговых переговорах. Незаметно подводя к тому, что выгодно ему. Умело вплетая лесть и ложь в паутину, из которой не выбраться, только вязнуть всё больше и больше, заставляя то огрызаться, то бурчать, то сердито отмалчиваться, и из этих обрывочных кусочков собирать мозаику правды. Ну, или правд, безошибочно угадывая среди них нужную или наиболее соответствующую моменту. Или ту, что способна потянуть за собой новую нить.
Бедный Фили... Если его допрашивал этот змей, то не удивительно, что парень был в таком состоянии, измученный и потерянный. Я бы даже не исключал вероятности, что лесной король выпытал у него всё или почти всё, не погнушавшись даже личным и потаённым... Ну, нет! Со мной этот номер не пройдёт!
Тонкие длинные пальцы на уровне моих глаз плетут невидимую паутину, красиво плетут, изящно. Мысли путаются, завязываются узелками, расставляются сетью в реке, прорежая течение, вылавливая крупную рыбу и пропуская не стоющую внимания мелочь... Что тебе надо, эльф? Что ты хочешь знать и что тебе необходимо знать и чего ты знать не хочешь ни в коем случае? Как угадать, которая из рыб-мыслей должна задержаться в твоих сетях, а которую следует срочно повернуть вспять течению и не дать ей заплыть в твои искусные силки?
Вот, значит, какая ты, осанве, речь эльфов... Ты прячешь смыслы за словами, но находишь потаённые нити в глубинах сознания... Что же тебе надо? Я слышу? Или понимаю? Или, да балрог с ним, слышу ли, понимаю ли! Что - Торин?! Почему Торин, и почему я тут? Какая тебе разница, эльф? Тридесятым каким-то чутьём угадываю, где брешь в его сети, и перед глазами, как живая, встаёт картина давних-давних лет: боевой клич Торина, оскаленная пасть варга прямо у лица с капающей вязкой зловонной слюной и молния меча, окрашивающаяся в чёрно-багряный, прячущий под собой солнечный блик на булате. И боль, всепоглощающая, безумная, увлекающая во тьму...
Кажется, получилось, не понял, правда, что именно, но не только я, видимо, не понял и не ожидал... Владыка Лихолесья отшатывается от меня, как будто пропустил удар во время поединка, то ли оказавшийся слишком внезапным, то ли чересчур сильным, то ли... Уже не важно... Кажется, всё, что до встречи с ним я знал о совершенстве, померкло и утратило своё значение, но в этот момент то же самое случилось с тем, что я знал об уродстве. Ибо самое страшное уродство настигает и безвозвратно убивает лишь то, что совершенно. Может, и правда то, что орки - это искалеченные Врагом в древности эльфы?! О Махал, почему я вижу эти поистине ужасающие шрамы, обожжёные кости черепа, так и не зажившие до конца несмотря на прошедшие годы или, что вернее, тысячелетия? Что сломало эти безупречные пальцы, лишь недавно легко и искусно сплетавшие паутину для моих мыслей и воспоминаний? Какой страшный огонь создал это чудовище в маске совершенства? И почему я знаю, что скрывается под маской?!
Мой взгяд случайно падает на давний подарок случайных тёмных союзников. В чёрном как смоль обсидиане перстня пульсирует сердцем рубиновая искра (странно, никогда не замечал, и, вот, у меня развязаны руки? Когда?!)
Я, почему-то, сижу на ступенях у трона владыки Лихолесья, прислонившись к нему спиной. Бледный как смерть Трандуил сидит рядом, с трудом восстанавливая дыхание, и с усмешкой и вернувшимся хладнокровием тоже смотрит на мой перстень, презрительно и брезгливо морщась.
- Ты прав, гном, это был не твой удар. Но теперь ты точно никогда не выйдешь из моих подземелий.
Он снова обретает неприступный и совершенный вид, встаёт, дважды проходит перед троном и, соответственно, передо мной. И почему я не злюсь?
- Стража! Увести его! Нет, больше сегодня допросов не будет.
Я перевожу дух, хвала Махалу, хоть Кили сейчас не вызовет, может, обойдётся. Оборачиваюсь при выходе из зала и встречаюсь с ним взглядом.
Нет, он не просит, не требует, не угрожает. Он ЗНАЕТ, знает, и не важно как и откуда, что я никогда и никому, пусть он враг, тиран и деспот, но никто и никогда...

---

И снова - Mine, atta, nelde... - точильный камень раз за разом проходит по лезвию топора, скрежеща и высекая искры. Металл на кромке становится тонким, почти не различимым, и лишь при касании остро и глубоко режет кожу. И не только кожу, разумеется. Ну, для того и точен. Вроде, хорошо уже. Оставить или ещё провести? Лучшее оно завсегда враг хорошего. - Mine, atta, nelde... - я перевожу дыхание и внимательно оглядываю топор, где-то мелькает едва заметный радужный блик. Ах, ты ж, балрога разъедрить твою! Так и есть - зазубрина от встречи с орочьим ятаганом осталась, значит надо ещё доводить.
- Mine, atta, nelde... - вжжжик, шварк, вжжжик, шварк... Коридоры змеятся и извиваются, обтекая углы и вздыбиваясь в неверном свете факелов, расходятся торопливыми шагами и медлят тяжёлой поступью. Чёрные душистые косы Дис ловят очередной блик и исчезают в поворотах, оставляя уверенный запах дорогих благовоний из далёкого Харада и нежный оттенок корицы. Опять пироги с яблоками пекла...
- Mine, atta, nelde... - вжжжик, шварк... Звяк, скржжж, - поворачивается ключ в замке, и Фрерин, крадучись, входит в комнату, держа перед собой целую стопу фолиантов из сундука старого Гронга. Бум, шмяк! Растудыть!!! Шелест пергамента, две книги в кожаном переплёте с железнымми и бронзовыми накладками падают на ногу неудачливому нарушителю ночного режима, он прыгает на другой ноге, шёпотом ругаясь и гневно пыхтя, пока не получает по шее от Торина за то, что всех разбудил...
- Mine, atta, nelde... - Торин вскакивает среди ночи с именем младшего брата на устах, всклокоченный, бледный, с горящим взором. Я сгребаю его в охапку, силой укладываю обратно, попутно замечая, что подушка мокра насквозь, надо сменить, это хорошо, значит, жар спадает, вот только лихорадочный бред не желает никак выпускать его из своих цепких щупалец. Морщусь и стискиваю зубы. И представляю, как режу эти самые щупальца ножом и отрываю их от Торина... Странно, как-будто подействовало, и серая пасмурная пелена в его глазах уступает место, нет, не голубому и безоблачному, а темнеющему и предгрозовому, но зато осмысленному взгляду... И губ касается лёгкая, почти невесомая улыбка, - Двалин, живой...
- Mine, atta, nelde... - вжжжик, шварк... И воспоминания нанизываются на нить действительности как сапфировые бусины ожерелья Дис, они с Торином очень любят сапфиры и синие и голубые цвета, подтрунивая над моим линялым зелёным капюшоном, который хорош лишь для того, чтобы в нём сидеть в засаде в каких-нибудь колючих зарослях...
- Mine, atta, nelde... Кажется, всё, нигде ничего не искрит, кромка лезвия ровна и идеальна. Я откладываю в сторону топор, и ничто не сравнится с удовлетворением от хорошо сделанной работы. Теперь можно приниматься за второй.
- Mine, at... - короткий смешок возвращает в реальность так неожиданно, что я вздрагиваю и роняю точило, но Торин странно тих и серьёзен, даже не улыбается:
- Знаешь, иногда я думаю, что в этом мире должно быть что-то вечное и непреходящее, из детства и юности и, обязательно, до самой старости. Например, печеньки Дис и то, как ты точишь свой топор.
Подозреваю подвох, но никак не пойму, в чём. Оглядываю комнату, вроде всё нормально, в углу вон Кили дрыхнет, когда только пришёл и успел заснуть? Торин проследил за моим взглядом, рассмеялся:
- Вон, Кили тоже так думает, он и в детстве под твой вжжик-вжжик засыпал лучше, чем под Балиновы сказки.
- Давно ты тут? - бурчу в ответ я.
- Да уж больше часа, - Торин откровенно потешается, - мимо тебя можно мумакилов водить. Ладно, потом доведёшь до совершенства. Пойдём, ты мне нужен.

---

Тайная история черновиков

Тайны черновиковья сродни историческим вехам: те же эпохи и те же проблемы, краски и песни. Старый заскорузлый пергамент, жеваная бумага или экран монитора — раннее черновиковье полно белых пятен, полно путей неизвестных, страшных чудовищ, принцев, сказочных их красавиц, интриг и воров беспечных. Среднее черновиковье лучше учить по сказкам, рукописям алхимиков, байкам шутов придворных и даже песням студентов. Множество белых пятен темными мнят углами с факелами на стенах, с потайными ходами, с подвалами для пыток, — кто вам сюда позволил? В герцогских подземельях многое втуне канет. Позднее черновиковье кажется просвещенным, кажется вольнодумным, строчки и рифмы четки, только о белых пятнах чаще не вспоминают — чёрным исчеркан пергамент, в кляксах лежит бумага, лишь монитор мигает, думая, что ж там было, на суде инквизиций — автор от Бога, — или? Позднее черновиковье слишком разносторонне, вроде бы путь понятен, только плутает слишком, и, спотыкаясь часто, всходит король на плаху, знать бы — из нас кто выиграл, знать бы, кто прав, кто гений, а кто проходящий мимо просто статист-историк… Позднее черновиковье лучше забыть кошмаром, слишком оно понятно, слишком противоречно, как огранить алмаз сей, чтобы как совершенство, чтобы изъян — не виден, чтобы клинок — и слово — лезвием остро точен, чтобы сожженной ведьмы прах воскрешать искусно, ибо чтоб жечь — не надо гения и таланта…

---

Сонет К.

В эти майские ночи так своевольна луна:
Заблудилась в жасминах, забыла куда идти...
Ночь нежна и уютна, но мне – чересчур душна
И всё время пытается спутать мои пути.

Бог мой, ваше высочество, ваши шаги легки,
Ваши вёсны в разгаре, а небо у вас в руках
Рассыпается искрами, радугой у реки,
И тревожится стрелами в солнечных облаках.

Легкомысленный ангел моих столь нечастых грёз,
Тайный сад наших встреч безнадёжно далёк и пуст
Несмотря на обилие ваших любимых роз,

Эти ночи без вас разрушает морозный хруст,
В моём сердце застывший без взбалмошных ваших гроз
И любовных секретов, слетающих с ваших уст...

---

Другу-реаниматологу

Ни повернуться, ни встать, и всё на чём свет кляня.
Джино со Смертью режутся в шахматы на меня.
Смерть постоянно шельмует, а Джино слеп.
Бог безмятежно пьёт кофе и масло кладёт на хлеб.
Джино теряет фигуры, вот и черёд ферзя, –
Смерть усмехается: Так дальше жить нельзя.
Джино, возможно, согласен, но он солдат, –
Даже если и через два хода – мат.
Смерть благодушно смеётся: Возьму двоих. –
Джино упрям и дерзок и даже лих.
Эндшпиль провален, но Джино
Делает ход конём...
Мы возвращаемся. Оба. Сегодня днём...

---

Таянье ледников

Тёмен и грозен горный поток весной.
Талые воды катятся с ледников,
Кружат водоворотом, гремят луной,
Перетирают камни в золу песков.

Чёрен поток, сумасшедше бежит вперёд,
Рушит опоры мостов, обрывает сны.
Тянет к себе и манит, и зовёт, зовёт,
И увлекает прочь от чужой луны...

Яростен горный поток, самоволен, горд,
Что не возьмёт – ломает, крушит – забудь:
Талые воды опасней враждебных орд, –
Им безразлично, жив ли хоть кто-нибудь...

Горный поток промолчит о своей мечте –
В рокоте бурь случайно пахнёт весной...
В талой воде не всегда выживают те,
Кто был обязан выжить любой ценой.

---

Ты - мой пограничный район, а твоя душа -
Хорошо укрепленная крепость с семью замками...
И теперь я пытаюсь в просветах меж облаками,
Вероятно, сбиваясь с пути и весьма спеша,
Отыскать дорогу к тебе в ледяной ночи,
Ведь я, как последний дурак, потерял ключи...